твои тайные желания окажутся на поверхности
/ / / / / имя на англ. с маленькой буквы

имя на русском возраст профессия ориентация семейное положение / имя пары/ / / / / / / /

-- --

биография и характер не менее 20-ти форумных строк / 15 развёрнутых фактов о персонаже.

о камни разбиты ноги, душа — тяжелее сплава. чем больше я верил в бога, тем громче смеялся дьявол.

Погружаясь во мрак, уходя на дно, где хватает холод костлявыми руками, где тени прошлого — большие, бесформенные рыбы. Задыхаешься, боясь вдохнуть кислотную жидкость воспоминаний. Сопротивляешься, стремишься взмыть к поверхности, но на поверхность всплывает лишь мусор. Опуская веки, вновь видишь себя, вновь подвергаешься пыткам совести, вновь жалеешь о своём жалком существовании. Ты желаешь одного — захлебнуться и перекрыть путь воздуху высокой дамбой. Ты поддаёшься расщеплению, разлагаешься на частицы, теряя себя «постепенно». Теряешь всякий смысл, потому что погружаешься в глубокое море былого, потому что прошлому позволено быть вечным. Потому что одна роковая ошибка испепеляет одну, ни в чём не виновную жизнь. 

– Вы установили их местоположение?
– Так точно, движутся в районе Курогу. Ваши следующие указания?   
– Занять свои места и следовать за мной.  
– Джун! Опасно. Мы не можем подвергать опасности гражданских, ты же знаешь. Давай дождёмся . . .   
– Мы не дождёмся! Если ты хочешь сидеть и ждать . . . я же не принуждаю. Жди, пока заложник окажется за чертой. Пожалуйста, жди.   

Он поворачивается спиной ко всем, кто до последнего рядом. Он поворачивается спиной к здравому смыслу, ещё не подозревая чем обрывается своевольство и глупая самоуверенность. В конце тёмного тоннеля мнимый огонёк цели и победы, узорчатая паутина иллюзии — ты поступаешь правильно. Однако неся ответственность за каждое действие и принятое решение, ты должен хорошенько подумать. Они, верные тебе люди, прислушивающиеся к каждому слову, свободные, но с обязанностью слушать тебя, смиренно склоняют головы, идут следом. Ладонь на плече, пальцы стягивают жёсткую ткань формы, а взгляд будто преданный, мягкий, поблескивает под тусклым освещением подземной парковки.   

– Давай сделаем это, наша ошибка — наши действия, мы должны исправить это упущение.   
– Мне не нужны твои одолжения.  
– Джун, это не одолжение, это подчинение. Капитан Сон, за вами последуют все. Не желаете поторопиться?   

Я смотрю на тебя, друг мой, с долей презрения и недоверия. Не осознавая полностью, что есть преданность и дружба. Ведь ты был прав, ты мог уберечь всех от беды, едва слышно дышащей в ухо. Вопреки всему, идёшь за мной, действуя, не роняя более слов. Таким должен быть друг? Таким должен быть подчинённый? 

Лента чёрных автомобилей тянется по живой дороге, вливается в общее движение, скоро вырывается вперёд и стремительно мчится по гладкой трассе. Красная точка на экране навигатора неспешно объезжает заброшенные улицы и грязные районы. Останавливается на пару минут, а потом снова подрагивает, заезжая в углы, выбираясь из закоулков. Напряжение сковывает тяжёлыми цепями, норовит добиться бездействия, солдат держится, сжимая пальцы в кулак, впиваясь в ладонь, сквозь жёсткую, защитную перчатку. Солдат дрессирует свою стальную выдержку, сильно хмурит брови, ударяясь взглядом о лобовое стекло автомобиля. Выступают капли холодного пота, сине-фиолетовые вены переплетаются узорами по рукам и шее, глаза заливает красным, тёмно-алые нити, тонкие, извиваются в уголках. Недоброе предчувствие в подсознании, словно гремит в сером небе, словно сверкают молнии перед взором, и всё сулит поражение. Этот светлый, весенний день, залитый золотистым светом, разбивается о чёрный автомобиль. Этот светлый день хмурится, а купол неба затягивает свинцовыми, тёмно-серыми тучами. Заставляет добавить скорости, заставляет приблизиться к своему финалу, ускоряя плохое предчувствие, позволяя пробраться внутрь и поразить ядом своё существо. Последний, упёртый идиот. Не останавливается. Автомобиль с отказавшими тормозами, мчащий пока не разобьётся. Запрограммированный робот, знающий лишь одну команду и выполняющий чётко, пока не разобьётся, не расплавится под жаром своей огромной неудачи. Пути обратно отрезаны, сорваны, по ним прошёлся град снарядов, они разорваны минами и истоптаны тяжёлыми машинами. Противореча самому себе, заставляешь двигаться быстрее. 

Ты растворяешься в плотном, белесом тумане, отравляя рассудок грязным воздухом. Ты боишься потерять из виду, сорвать с прицела, поэтому кидаешься в омут бессознательных действий, в тёмный и вязкий омут беспамятства. Делаешь расчёты в голове, видишь близкий тупик, а перед ним всего один квартал. Пустые улицы, прохожие, словно чувствуя недоброе, рассеялись, спрятались внутри старых, рассыпающихся на мелкие камни, зданий. Дряхлые вывески, выцветшие надписи, свалки мусора под стенами, исписанными всеми известными миру, ругательствами. Ты не думал, не принял во внимание, что здесь могут быть люди. Цель, та самая красная точка превращается в чёрный фургон, медленно движущийся впереди. Заставляет водителя занять место сзади, хватается за руль и резко поворачивает, выпуская вперёд другую машину. На счёт три громкий выстрел и свист — шина, на вид прочная и толстая, спешно плавится, выпуская горячий воздух с едва заметным, белесым паром. Выстрел — вторая таит словно мягкий воск. Человек в чёрном удерживает под прицелом, пуская пулю за пулей в лобовое стекло. Звук бьющегося стекла задевает изнутри, пробуждает взбесившееся животное. Заложенный инстинкт — ответить тем же. Тошнотворный визг простреленных колёс, чёрные круги на серой, шершавой дороге. Дым с пониженной непрозрачностью плотно окутывает улицу. Он опускает стекло, прикрываясь разбитой машиной, крепко сжимает рукоятку пистолета — первая, вторая, третья. Попадая в цель, задевая плечо, наблюдая как выступает кровь и мгновенно пропитывает чёрную одежду. Задевая колени, заставляя опуститься, согнуться, скомкаться от боли. Ты просто зажимаешь и отпускаешь курок, ты просто делаешь свою работу. Выпускаешь последнюю роковую пулю, маленькую, летящую стремительно, поблескивающую на солнце, которое на мгновенье выпало из тяжёлой тучи. Пуля, задевшая не тот автомобиль, не то колесо, не ту жизнь. Серебристая машина возникает в тумане внезапно, кружит на дороге, издав громкий визг. Столкновение неизбежно. Три секунды. Столкновение . . .  неизбежно. Он слышал взрывы, слышал, как рвутся заложенные бомбы, принимая это за должное. Не сегодня. Он разрывается на частицы, воспламеняется и загорается как автомобиль, появившийся из ниоткуда, словно нарисованный матово-серебряными облаками. Словно было остановлено время, чтобы изменить ход, чтобы достигнуть обрыва. Чтобы показать миру его поражение. Джунки, забывшись окончательно, ступает на горячий бетон, отмахивается от дыма, мягко обнимающего, проникающего во все внутренности. На лице застывает ужас, оно словно зеркало, отражает разыгравшееся пламя.

Ты ничтожен. На твоих глазах сгорает твоя же жизнь.  

– Почему замерли? Проверьте машину, вызывайте скорую. Приём! Снупи на связи. У нас пострадавшие . . . из гражданских. Отправьте несколько машин скорой помощи. Капитан . . .  капитан! 

Голоса смешиваются, бурлят в оранжево-красном пламени, кидающим блики на его бледное лицо. Шаг вперёд. Не может поверить. Шаг вперёд. Не принимает. Шаг вперёд. Губы дрожат, пальцы слабеют и разжимаются, выпуская пистолет. Это опасно. Мы не можем подвергать опасности . . . Мы не можем . . . Кто-то хватает запястье, крепко, больно — не чувствует. Над ухом гремит басистый голос, отрезвляет, вынуждает ощутить сдавливающую боль.   

– Джунки . . .   
– Отпусти.  
– Мы проверим кто выжил, капитан. 

Из горячих объятий пламени выносят тела в чёрном, опускают на землю и наклоняются к грудной клетке — некоторые сердца устали биться. А он делает неуверенный шаг. Последнее что ты можешь сделать — использовать себя. Озорные, оранжевые языки прыгают всё дальше, пробираются внутрь. Сколько у тебя времени? Не более тридцати секунд? Срывается. Дёргает ручку дверцы — бесполезно. Осматривается и видит сквозь мутное, заплывшее теплом окно, побледневшее личико. Светлое и милое, точно ангельское, девчачье личико. Сердце болезненно сжимается, а осознание ты виновен накрывает волной, полностью. Из тридцати секунд остаётся пятнадцать. Непозволительная роскошь — медлить. Замахивается, ударяет тяжёлым кулаком разбивая толстое стекло. Открывает дверцу изнутри, протягивает руки и тянет на себя. Крепко прижимает, едва успев, прежде чем всепоглощающий огонь целиком проглотит салон автомобиля. Вой сирен скорой помощи, суета и гул, нависающий сверху. А его руки тёмно-алые, её светлое лицо испачкалось. Он не слышит, кто-то говорит отпустить. Он не слышит, кто-то говорит . . .   

– Водитель не выжил. 

Едкий запах спирта и фенола, белые халаты и светлые стены, всё та же суета и чужие голоса вперемешку с родными. Кровь на руках застывает, боль утихает. Ничего не чувствует, совершенно н и ч е г о. Пустой взгляд упёрся в двери операционной. Красная вывеска вход воспрещён режет глаз. Операцию проводит хирург Кан . . . Операция идёт. Измученный и потрёпанный, в разодранной форме, стоит напротив входа в операционную и ждёт. Хорошие новости? Нет, надежда прошлась по фитилю слабым огоньком и потухла. Чего же ты ждёшь?

– Нам нужно идти, вызывают.   
– Что с ней будет? Она выживет? Операция идёт третий час.  
– Я попрошу доктора связаться с нами.   
– Она выживет?   
– Джун, даже доктора не могут точно сказать.   
– Она . . . выживет? 

– Чокнутый идиот! 
Звонкая пощёчина, тяжёлая рука — заслужено. Пустой взгляд и брови, опустившиеся, сдвинувшиеся в одну точку. Сжимается, вдавливает голову в плечи, склоняется наполовину. Всё ещё будто под наркозом, всё ещё ничего не чувствуя, он стоит и получает выговор от командования.   
– Я же говорил подождать! О чём ты думал? Куда ты полез? Ты, ненормальный, знаешь кого в больницу отправил? Знаешь?! А если она умрёт, что будешь делать? Нас всех закопают, сожгут заживо. Знаешь кто её родители? Не знаешь? Что насчёт водителя? Его ты умудрился на тот свет отправить. 
Громкий голос разрывает небольшой, тусклый кабинет, покоящийся в полумраке. Старший по званию размахивает руками, выплёскивает эмоции подчинённому в лицо. На одном дыхании, горячо и страстно выкидывает слова, бесстрашно, зная, что ответного удара не последует. Не посмеет.   
– Я немедленно созываю собрание, нужно соблюдать дисциплину и наказать тебя хорошенько. Немедленно . . . – задыхаясь от собственного, жаркого порыва, стучит пальцами по кнопкам стационарного телефона.   
– Не нужно . . .  я . . . – ему не достаёт смелости закончить, ему не достаёт смелости уйти прямо сейчас. Хватаясь за последнюю надежду, за мнимую возможность остаться, он лишь понимает, что хватается за пустоту. 
– Что? Повтори. Не нужно? Ты совсем плох, капитан Сон.   

– Звонил доктор Кан, сообщил что состояние стабилизировалось, но . . .   
– Но? 
– Она больше не может видеть. Джун, что ты будешь делать? Не сдавайся, не уходи, все ошибаются. Ты ошибался раньше, разве нет? 
– Ты видел её лицо?   
– Джун . . . солдаты так не поступают.   
– Ты не видел её лица. Оно создано для жизни. 

Верно, он ошибался и не раз. Однако эта ошибка становится фатальной. Эта ошибка стоит всей жизни, а вся жизнь заключалась лишь в одном. Он жил своим долгом, жил службой, дышал своим делом. Получая наказание, сжимая оружие в руках, видя своих подчиненных и портрет погибшего, не может свободно дышать. А сердце, глупое сердце сжимается болезненно. Он потерял способность дышать, забыл, как правильно. Он разрывает контракт под непосильным грузом и давлением совести, собирает вещи и уходит. Впервые уходит, не оборачиваясь. Оставляя опознавательные жетоны, оставляя жизнь позади, за сгорбленной спиной.   

– Ты решил уволиться?
– Да.
– Глупый ребёнок, твой отец держался несмотря ни на что.   
– А я не могу. Я схожу с ума, медленно, но верно, схожу с ума . . . 

В его квартире полумрак, на тумбе настольная лампа изливает мягкий свет и окна впускают яркие огни ночного города. Открытая банка пива, жаренный арахис и красный маркер в руке. Обводит в газете подходящие вакансии, подсчитывает сколько нужно заработать, чтобы обеспечить себя и единственного, родного человека — матушку. Проглатывает таблетку от головной боли, смотрит на часы, а время подавно сбилось. Он потерялся в часах, минутах, секундах, потерялся как в беспросветном лесу. Днём высыпается, а ночью грузит ящики, вечером доставляет пиццу, а ранним утром пьёт дешёвый кофе в дешевой забегаловке. Встречает былых сослуживцев и пытается скрыться за первым поворотом, потому что стыдно. Потому что струсил тогда, дважды. Трусит до сих пор. Сейчас начало одиннадцатого — тщательно выискивает дневную подработку. Хлопает дверь, мелькает тёмно-зелёное пятно, шуршит пакет и катится по деревянному полу красное яблоко. Губы трогает добрая усмешка. Качает головой, надавливает сильнее — пора купить новый маркер, этот слабенько обводит.   

– Я принёс рыбу и овощи, приготовь себе что-нибудь. Джун? Джу-у-у-н? Ты совсем глухим стал, дружище?   
– Я в состоянии купить себе рыбу и овощи.   
– Да если бы! Одинокая банка пива в холодильнике кричит об обратном.   
– Что ты хочешь? Говори конкретно.   
– Не хотел говорить, но ты вынуждаешь свои болезненным видом. Её семья искала охранника и, кажется, нашла. 
– Каким образом это касается меня?   
– Только взгляни, я думал тебя всё ещё мучает совесть.   
– Нет, не мучает. Она давно перегрызла мне горло. . .  Не может быть! Этот парень, хочешь сказать, он . . . он?   
– Ты же понимаешь, мы, военные, знаем немного больше. Думаешь, он просто так устроился?   
– Что делать?   
– Искать чёрный костюм и дорогой одеколон. 

Рука падает на диван, а пальцы сжимают, мнут край фотографии. Что ты можешь сделать? Если не отдать свою жизнь, то защищать её? Можешь отдать себя ей. Можешь? Можешь всегда быть рядом с ней. 
 
 
Ли Хёри 
я полностью в вашем распоряжении

– Прошлый кандидат был весьма хорош. Как вам удалось? – низенькая, стройная женщина с добрым лицом и мягким голосом, смотрит любопытно. Не меньше пятидесяти, а лицо словно молодое, совсем детское.   
– Не думаю, что вам это интересно. Вы любите боевики? Я хорошо дерусь. Пожалуй, лучше, чем тот кандидат, – тянет улыбку изнутри, из сердца в котором лишь остатка искренности и способности улыбнуться открыто.   
– Хорошо охраняйте нашу госпожу. Позаботьтесь о ней. Я представлю вас. 

Необъятный холл под куполом высокого потолка, светлые колонны, сверкающий и гладкий от чистоты, мраморный пол. Вазы прошедших эпох с мудрёными, красивыми росписями, а в них пышные букеты живых цветов. Люстра, обрамлённая прозрачными бусинами на серебряных подвесках — обилие блеска и света. Лестницы, укрытые дорогими, бархатными коврами и запах совершенно иной жизни, неведомой ему вовсе. Запах жизни, за которую выкладывают пачки купюр с большим количеством нолей. Стряхивает желание обернуться и бежать к своим грузовикам с бесконечными ящиками, к своей службе доставки и прочим подработкам. Принять нечто новое всегда так сложно? Или совесть — жестокий палач, воскрешает тебя дабы измучить и уничтожить снова, дабы убивать тебя постепенно, по частям. Повторяя шаги стройной женщины в чёрной юбке и белоснежной блузе, останавливается за её спиной. Кто-то выходит из соседней комнаты, неся тяжёлое кресло, а по лестнице спускается она. Теряясь в противоречивых желаниях и мыслях, он срывается как тогда, срывается и подбегает к ней, останавливая. Бережно придерживает, касаясь нежной, шелковистой кожи. Женщина громко возмущается на непутёвых работников, грозит срочным увольнением. Он не слышит, он замирает, смотря на её лицо. До чего сложно поверить, что эти чистые, словно безоблачное небо, глаза, не могут видеть. До чего сложно принять, что ты виновен в этом. Ты. Хрупкая, тонкая, невероятно нежная и прекрасная. Мраморная, но живая кукла с совершенными, плавными чертами. Цветок среди засохших сорняков. Такой она представляется ему в этом мире, жестоком и беспощадном. Желание встать высокой стеной, укрывать от бури невзгод, защищать от диких хищников возникает само по себе. Желание оберегать. 

– Осторожнее, госпожа Ли, из гостиной выносят мебель, – неожиданно мягко, осторожно, придерживая её руку, смотрит куда-то сквозь, на большую вазу в тёмном углу.  – Теперь я буду держать вас за руку. Всегда, – тихо, позволяя улыбка тронуть губы. Женщина в белой блузе спешит подойти, протягивает руку и помогает девушке неспешно спуститься с последних ступенек.   
– Ваш телохранитель прибыл, госпожа. Сон Джунки будет помогать вам. Вы уже слышали об этом, верно? 
Приглушив на время своё чуткое ощущение справедливости, бушующую совесть, он стоит перед ней, выпрямив спину. Он сдержанно улыбается, а взгляд проникновенный, медленно плывёт по нежному, милому лицу. Теряя способность говорить, забываясь без причин, пытаясь вырваться на поверхность. Искупить грехи. Готов.